3 декабря 2014

Владимир Бережков: «Война забирает слишком много энергии»

По просьбе «Салiдарнасці» генменеджер главного ХК страны дал Никите Мелкозерову эпическое интервью о флуде, хоккее с президентом, смерти «Прессбола», лидском пиве и членовозах.

Фидбек, Капский, забронзовел

Во время созвона по поводу этого интервью вы сказали: «Меня сейчас слишком много». Действительно так считаете? – Я обещал тебе поговорить, поэтому мы общаемся спустя некоторое время, но вообще да – считаю. К тому же все, что человек произносит, впоследствии обращается против него. Как в суде. Плюс надо помнить любимую поговорку нашего народа: «Трындеть – не мешки ворочать». Это первое. Второе. Меня довольно часто и справедливо упрекают, мол, много наговорил, пора бы уже что-то делать, что-то предъявлять. Правда, что бы ты ни предъявил, социум относится к этому неоднозначно. Кому-то чай слишком холодный, кому-то – слишком горячий. Шкала оценки одного и того же поступка не всегда одинаковая. Нынешнего передоза можно было избежать? – Моя первая профессия была существенным раздражителем для аудитории. Мы общались с ней напрямую. В какой-то степени я даже формировал общественное мнение. Правда, за последнее время весь этот процесс значительно изменился. Раньше средств воздействия было значительно меньше. Журналисты по-настоящему формировали общественное мнение. Был ящик, в котором существовало максимум три канала, и были газеты, которые читали практически все. СССР вообще считался самой читающей страной в мире. Помню времена, когда практически невозможно выписать «Советский спорт». Это делалось по большому блату. Сначала требовалось выписать «Правду», заплатив за нее девять рублей. И только после тебе могли разрешить выписать «Советский спорт». И то не факт. С «Физкультурником Белоруссии» подобных проблем не возникало. Правда, вставал финансовый вопрос. Если ты за девять рублей выписал «Правду», потом еще за девять – «Советский» спорт, а зарплата у тебя составляет примерно сто, то на «Физкультурник» денег уже жалко. Но как бы то ни было, газеты передавались из рук в руки. Практически все зачитывалось до дыр. И в болельщицкой среде не было людей, которые бы ни интересовались периодикой. Общий интерес к газетам действительно существовал. Оттого не всем журналистов счастливилось напрямую общаться с этой огромнейшей аудиторией. За счет публикаций или работы в телеэфире. Моя первая заметка в «Советском спорте» состоялась в результате невероятных усилий воли после 48-го письма в редакцию. Интервью, эссе, репортажи – я что-то делал и отсылал это все в газету. Мои работы не принимали, они прямой наводкой шли в стол. И вообще невероятное количество моих текстов так и не было опубликовано. Даже когда я уже стал штатным сотрудником БелТА, примерно треть предложений стабильно не реализовывалась. В общем, прорваться на страницы газет было сложно. Но если это все же происходило, о тебе говорил весь город, тебе звонили все родственники и знакомые, ты ходил гордый с высоко поднятой головой. Когда, кажется, в 1985-м меня впервые опубликовали в «Советском спорте», счастья были полные штаны. Я написал огромную простынь. Репортаж. Назывался «Лед надежды нашей», кажется. Но это редакционный заголовок, мой был другим. Да и огромный оригинал срезали до заметочки размером в два пальца. Это было 30 лет назад. 20 лет назад ситуация чуть поменялась. Качественная журналистика, как и любое качественное творчество, которое сдерживалось скрепами советской системы, обликом строительства коммунизма и прочими идеологическими вещами, обладала огромнейшим потенциалом. Ему требовался выход. В 90-е все накопленное дало выхлоп. Золотое время. Время, когда журналистам было все можно. И писателям, и кинематографистам, кстати, тоже. В конце 90-х, начале двухтысячных наступило время переоценки, перестройки сознания, пересмотра подходов к творческому ремеслу. Многие яркие люди стали разочаровываться в том, что делали раньше. Мол, мы пишем, а ничего не меняется. Мы хотим, а наши желания ни во что не претворяются. Может, все стало хуже? В общем, началась эпоха сомнений. Хотя не сомневаются только дураки… В итоге получилось так, что с одной стороны, сомнительный комплекс несколько сковал творческий потенциал журналистов. А с другой, запустил интернет-волну, которая все круто изменила. Любой человек – неважно, наполненный мыслью или пустой – получил возможность высказаться. Все это развилось в нашу нынешнюю ситуацию. А нынешняя ситуация заключается в том, что, во-первых, многое уже сказано. А во-вторых, любая идея подвергается жуткой массовой ревизии, даже обструкции со всех сторон. Все-таки недовольных всегда больше, чем довольных. И, как правило, недовольные всегда находятся за компьютерами. Потому что им нечего делать. Капский очень правильно высказался по этому поводу. Кстати, в последнее время я все лучше и лучше начал понимать Анатолия Анатольевича. В том смысле, что у него выработалась явная аллергия на интернет. Не скрою, у меня она также есть. Просто тебя начинают лечить не докторы, а санитары. Тебе ставят диагнозы мало развитые люди. И ты начинаешь поддаваться, начинаешь спорить с дураками и, конце концов, сам становишься дураком. Со стороны ситуация с Капским выглядит так: блогеры принудили главного человека в белфутболе покинуть его. Насколько это нормально? – Знаешь, когда я прочел заявление Капского об уходе из футбола, мне так горько стало… Я позвонил Анатолию Анатольевичу и попросил прощения. Я позвонил и сказал: «Толя, я понимаю, в твоем решении есть и моя капля». С высоты прожитых лет осознаю, что делал свое дело, выполнял профессиональные задачи. Думаю, у меня нет повода исповедоваться из-за своей журналисткой неправоты. Но в то же время прекрасно понимаю, что стимулировал решение Капского уйти из футбола. Он устал от меня, устал от журналистов. Сейчас Капского напрягает интернет, в начале века на месте интернета находились газеты. В основном «Прессбол», который выходил пять раз в неделю, доминировал мнением и каждый день капал на мозги. «Тут вы поступаете правильно, тут неправильно, тут вы так, тут этак». Все-таки порой «Прессбол» публикует пять рецензий на один матч. Они могут содержать совершенно разные мнения. А человек примерно моего возраста воспитан так, что написанное в газете воспринимается правдой. Допустим, в первой рецензии говорится, что нападающий промазал по мячу из-за профессиональных недостатков. Хотя рядышком, во второй, причиной промаха указывается кочка на поле… Но вы ведь знаете, что Капский из той категории людей, которые делают акцент на плохом. – Любой амбициозный человек, который стремится к развитию, занимается самокопанием. И самокопатель вроде Капского, естественно, внимательно прислушивается к критике. Правильной, неправильной, справедливой, несправедливой – это другой вопрос. Смысл в том, что самокопатель в любом случае ее читает, ее слушает. Это ориентация на общественное мнение, которая палит нервы. Раньше общественное мнение формировалось медиа. Теперь же роль медиа во многом выполняют форумы. Сейчас я работаю в хоккейной среде и имею возможность наблюдать за спортсменами пристальнее. В интернете они первым делом читают мнения. Они приходят в раздевалку и начинают цитировать, мол, тот сказал то, а этот это. Интернет-комментаторы вовлечены в соревнование. Кто мощнее выскажется, кто найдет образ получше, кто еще что. В духе «ради красного словца не пожалею и отца». Поэтому любой комментарий с яркой метафорой или брутальным выпадом сразу идет на ура и получают реакцию. Лично я практически два года не читаю комментариев к новостям. Это в себе я уже поборол. И честно, если бы не был редактором «Прессбола», то вообще бы не ходил на форумы. Ради собственного здоровья. Погодите, но вы ведь – один из создателей спортивного байнета. – Нам нужен был фидбек. В 90-х в редакцию «Прессбола» каждый день приходила гора писем. Каждое из них читалось мною. Я понимал, чего хотят читатели. Если люди хотели больше чемпионата Англии, я это учитывал. Если люди писали, что в легкой атлетике творится бардак, я нацеливал на это корреспондента и озвучивал команду «фас». Обратная связь. Но гораздо более качественная и взвешенная, чем нынешняя. Все же если человек садился писать письмо, то давал себе серьезный труд произвести несколько мыслей. В нынешнее время труда гораздо меньше. Сидишь на работе, тебе нечего делать, все кофе выпил, плюешь в потолок, вот и начинаешь заниматься литературными извращениями. Нет, безусловно, в интернете есть люди, которые выходят туда со своей болью, которым действительно не все равно. Ради них я до сих пор на форумах. С ними мы общаемся и дискутируем. Но объективно: в большинстве своем форумы – это флуд. Общаясь с не самыми интересными пользователями, ты участвуешь в уничтожении времени, которого дохера у этих людей. Это раскаяние? – Мне не в чем себя упрекнуть в плане профессионализма. Появление сайта газеты «Прессбол», как он тогда назывался, диктовалось временем. И мы хорошо прочувствовали момент. Образовавшаяся вокруг сайта форумная среда была очень качественной. Люди писали либо из желания поделиться чем-то важным для себя, либо из желания понравиться. Все-таки многие нынешние авторы вышли из форума «Прессбола». А если со мной и происходит какое-то раскаяние, то чисто из человеческих мотивов. Я понимаю, что Капский – это эффективный менеджер. Я понимаю, что лучше него с задачей постоянно репродуцирования БАТЭ, постоянного поиска новых идей и мотивации не справится никто. Анатолий Анатольевич не просто профессионал, он гений моторики, гений воспроизводства энергии. Моя журналистская работа правильна, но она вступает в конфликт интересов с его физическим здоровьем. Она уменьшает количество дней, которые Капский проведет в счастье, в абсолютно согласии с самим собой. За что конкретно вы просили прощения у Капского? – За то, что уcкорил его расставание с футболом. Такая же ситуация у нас возникла и со старшим Рыженковым. В начале 90-х мы совершенно искренне мочили его, перегибая палку. Вошли в раж… Все говорят, вот раньше был «Прессбол», вот это да, вот вы тогда лупили по полной, ничего не боялись, вот это была журналистика. Окей. Правда, сейчас, перечитывая некоторые тексты тех времен, мне стыдно. Да это смелость. Но смелость оголтелая. Вокруг происходила полная безнаказанность. И я удивляюсь терпению наших персонажей, которые так долго пытались сотрудничать с «Прессболом». В конце концов, мы помирились с Рыженковым. В 1996-м сидели вместе в олимпийской Атланте и проливали слезы по поводу первого «золота» Кати Ходатович. Тогда наш конфликт уже находился в стадии рубцевания. Рана закрывалась, а открытой она была во время судов. Причем сейчас я понимаю, судов справедливых. Безо всякого давления. Это не ситуация с делом Корбута на старте 2000-х, когда нас откровенно убивали. Вообще же, в начале 90-х мы выступали против того, чтобы чиновники от власти возглавляли общественные организации. Боролись оголтело. С переходом на личности. За эти переходы мне сейчас стыдно. Но фактически ситуация, с которой мы тогда боролись, сейчас стала нормой… В общем, что касается конфликта журналист-чиновник, все-таки когда люди уходят из жизни, ты начинаешь размышлять, что что-то добавил к этому. Но я прекрасно понимаю: современные журналисты просто делают свою работу. Максимально профессионально. Работая, журналист не думает, будет ли это хорошо для условного Бережкова или нет. Им можно пожертвовать ради читателей, которых намного больше. И это нормально. Аудитория для человека, который создает контент, важнее. Поэтому в журналистике и возникает ситуация, когда ты как профессионал прав, а как человек сомневаешься. И потом как человек просишь прощения. Хорошему журналисту трудно быть хорошим человеком? – Да. Трудно. Очень трудно. Когда я был журналистом, то старался балансировать и находить золотую середину. Особенно в конце карьеры. Уже мог позволить себе пожертвовать журналистской выгодой ради каких-то более высоких вещей. Будучи редактором «Прессбола», вы как-то сказали, мол, если завтра останусь без работы, точно не вернусь в журналистику. Это все из-за балансировки? – Ну, да. Журналистика – это постоянный конфликт с собой. Главное же – погода в доме. Я всегда говорил ребятам из «Прессбола»: «Нас никто не разрушит, если мы не разрушим сами себя». Это касается любого коллектива, это касается любой личности. Внешние воздействия и нападки делают нас сильнее. Но если внутри редакции заводится какой-то червяк, ей крышка. Вот и человек разрушается, когда живет не в ладу с собой. Это портит твое физическое и моральное здоровье, твой талант и профессионализм. Ты становишься совершенным ничтожеством и импотентом. Ты не можешь ничего воспроизводить, ничего генерировать, ничего создавать. Когда я почувствовал внутренний конфликт, когда я почувствовал, что начинаю преследовать сомнительные цели, что начинаю бороться с социумом, начинаю не продуцировать собственные идеи, а любыми способами доказывать противникам их неправоту просто из принципа, то задался вопросом: «Чувак, что ты делаешь вообще? У человека просто есть свое мнение. Пусть он идет своей дорогой». И вот это проблема. Самая большая. Она разрушает личность. Такова первая причина, по которой я ушел из журналистики. Вторая – забронзовел. Это не усталость металла, о которой говорил Беленький. Это просто неспособность предложить что-то новое. Это в какой-то степени существование памятником. Если честно, я ничего не могу противопоставить бумажной смерти. Это страшная вещь. И я не могу придумать, как справиться с ней, как реанимировать «Прессбол». Последние пять-шесть лет я только и делал, что боролся за тираж. Изо всех сил. Но у меня нет ни одной более-менее существенной идеи. Ведь с 1995-го по, наверное, 2000-й тираж газеты только рос. Я не беру в расчет первые годы существования газеты. Те тиражи формировались по советской инерции и были не совсем правдой. Тогда разрешалось кое-что прибавить. И мы прибавляли прилично. Если не изменяет память, из прописанной сотни тысяч продавалось что-то около 70 тысяч экземпляров. В общем, оставшись без идей, я решил уйти из журналистики. Думаю, это правильно.

Интерпол, канистра, авиация

В БелТА вы работали в отделе с фантастическим названием. – Да, в отделе военно-патриотического воспитания и спорта. Плюс в БелТА существовала молодежная редакция. Казалось бы, самое махровее информационное агентство, которое должно поддерживать идеологические устои. Но там функционировало наиболее прогрессивное объединение журналистов в стране. В молодежной редакции действительно собралась смелая компашка. В этой смелой журналистской среде мы пытались выяснить, кто круче. Да, многое писалось в стол. Но, тем не менее, хороший выход творческой энергии все же получался. Помню свой материал, которым по сей день горжусь. Назывался «На колесе проблем по замкнутому кругу». История такая. Вышло постановление совета министров о сокращении служебного транспорта. Машины, которые возили высокопоставленных людей, назывались членовозы. Практически любой начальник ездил на 24-й «Волге» с хорошими номерами. Личных машин практически не было. Вот и весь город представлял из себя такси да членовозы. И тут выходит постановление. Я по своей спортивной страсти решил доказать, что это оно совершенно не работает. Членовозы как ездили, так и ездят. Позвонил одному знакомому милиционеру. Мы совершили рейд. Три дня наблюдали за бойкими точками. Комаровский рынок, мебельные магазины – там спрашивали у водителей, кого они привезли. Выяснялось, что жену, брата, свата, в общем, члена. Члена высокопоставленной семьи. Настолько, что ее глава за критику в свой адрес мог обеспечить серьезные проблемы. Перестроечная эпоха. Я работал в информационном агентстве. Наши тексты выходили на ленты, газеты могли брать их себе. Издания были в шоколаде, ведь не несли никакой ответственности за тексты агентства. Чуть что, виновата БелТА. Особенно если что-то остренькое, если какая-то критика. В общем, мой текст про членовозы был написан. Ему предстояло пройти долгую цепь согласований. В конце этой цепочки текст должен был утверждаться директором агентства. Получив мой материал, директор схватился за голову: «Как так?! Тут такие имена! Они по голове не погладят!» Кроме того, существовал совершенно прямой интерес агентства. БелТА тоже пользовалась служебным транспортом. И когда я был маленьким, мой отец являлся директором БелТА, и мы тоже ездили на членовозе. В общем, ситуация классная. Человек, который ездит на членовозе, читает критику членовозов от человека, который на них тоже ездил. Сплошная каша. В итоге директор поднял всех редакторов, которые утвердили мой текст: «Ребята, что вы делаете? Вы с ума сошли? Нам завтра гараж совмина обрежет машины, и вам не на чем будет ездить на редакционные задания. У вас не будет не только «Волги», но и сраных «Жигулей». Ничего не будет». Главой редакции информации тогда был Женя Гореликов. Он решил наш спор одной фразой. Когда директор принялся бушевать, Женя сказал: «Но это же в духе перестройки»… В советское время говорили: «Но это же в духе идей марксизма-ленинизма». В перестроечное: «Это же в духе перестройки». Мантра. И все боялись сказать что-то против. «Сейчас эпоха гласности, ее нам партия дала, но комитет госбезопасности запомнит наши имена», – замечательное четверостишие их тех времен. Правда, материал в итоге вышел на ленты и прозвенел по всем газетам. Раньше резонанс от хорошего текста действительно был офигительным. Чиновники, фамилии которых были указаны в материале, сотрясали воздух, говорили, что такого быть не может, что они в истории с членовозами не замешаны. Но все было засвидетельствовано на диктофонных пленках. Да и мой друг гаишник свидетельствовал в пользу написанного. Все закончилось хорошо. В результате же теперь мы имеем то, что имеем. Чиновники ездят на «Вольвах», «Тойотах»… Со времен описанных мною «Волг» изменилось мало :). Подтверждение того, как журналист ни на что не влияет? – Влияет, но в незначительной степени. Это инструмент теории малых дел. Властные люди что-то сделали по-нашему, мы гордимся, идем и хлопаем в ладоши сами себе. Последний случай. Перенос матча минского «Динамо» и БАТЭ с пятницы на субботу. Вот яркая реализация теории малых дел. Газета, партнер федерации футбола, выступила против федерации футбола. Та же история про членовозы. Какого вы мнения о нынешнем «Прессболе»? – Нынешний «Прессбол» делает все возможное в сложившихся обстоятельствах. Я оставил газету без конкретной идеи, как ей расти дальше. Это, безусловно, вызывает некоторую досаду. Но я оставил «Прессбол» в стабильном финансовом положении. Что ждет газету? – «Прессбол» умрет последним. Но да – безусловно, умрет. Это вопрос, не знаю, 20-30 лет. В любом случае люди рано или поздно перестанут читать газеты. Правда, что в «Прессболе» скоро начнутся сокращения? – Об этом нужно спрашивать нынешнего главного редактора. Да, я председатель наблюдательного совета, но Сергей Кайко компетентнее в данном отношении. «Прессбол» должен быть рентабельным. Это заложено в его философию. «Прессбол» – это не зависимое издание. По духу и по сути дела. «Прессбол» должен зарабатывать сам. Поэтому если потребуется сокращение штата, естественно, мешки с песком будут сброшены. Нынешний штат газеты адекватен? – Мое мнение: там есть люди, без которых можно обойтись… Хотя опять же, я считаю, что Сергей Кайко и редакционная коллегия ведут правильную политику, делают все, чтобы выжить. Меняют способы освещения, сокращают список видов спорта. Я бы, если честно, убрал еще и некоторую статистику. Когда-то под предлогом возможности пользоваться интернетом мне хотелось устранить из газеты статистику еврочемпионатов. Зачем писать микроскопическим шрифтом на всю полосу, кто и на какой минуте забил, указывать полные составы команд? Мне казалась очевидной необходимость избавиться от всего этого. Но как только подобные намерения были заявлены, пошел поток протеста. Люди говорили, мол, эта статистика важная составляющая нашей мотивации читать вас. Без нее мы не будем выписывать «Прессбол». Газета времен вашей власти весла себя довольно бойко по отношению к конкурентам. «Жирные коты» и «Спортивная панорама» и т.д. – Даже вспоминать не хочу. Я практически забыл это. Думаю, то были глупости. Мы не подавали в суд. Мы защищались. Нас зацепили, потащили, заставили оправдываться. А лучшая защита – это нападение. Эффективная тактика. В результате этой обороны хорошо зацепили своих коллег, которым обеспечили какую-то порцию внимания… Дело былое. Сейчас бы я разрешил подобный конфликт по-другому. Тихо. Конечно, в суде. Но тихо. Сколько в вашей жизни было судов? – Море. Вы их считали? – Раньше считал, потом перестал. Примерно на 20-м, кажется. Где-то так. Слава Богу, сейчас судов нет. Прошла та пора. Не знаю, почему… Хотя думаю, людьми, которые подавали в суд, в первую очередь, двигала жажда наживы. Когда суды стали присуждать совершенно неадекватные суммы по искам, все поняли, что можно довольно легко срубить бабла. По делу Корбута мы проиграли около 40 тысяч долларов. Все видели, что, по сути, статья была правильной. Да, заголовок имел желтоватый оттенок. «В замах у министра финансов ходит человек, который разыскивается интерполом за участие в ОПГ». Собственно, за него нас и наказали. Сегодня таких заголовков полно в интернете. Тогда же нас просто решили зацепить. Из принципа. Причем ключевой в деле была ситуация, из-за которой я сегодня с уверенностью могу сказать, что то была заказуха. Судья требовал от нас доказательств. Требовалось подтвердить, что зам министра финансов действительно разыскивается интерполом за участие в ОПГ. Прямых доказательств у меня не было. Я обращался в интерпол, во всевозможные инстанции. Доказательства существовали, но никто мне их не давал. Я спрашивал: «Почему?» Мне отвечали: «Потому, что не хотим». Когда мое положение стало совсем отчаянным, я пошел к тогдашнему председателю федерации хоккея Наумову и сказал: «Владимир Владимирович, нас уничтожают. Не знаю, кто заказал, но заказал. Мне нужны доказательства. Они есть у вас». Наумов посмотрел на меня и ничего не ответил. Тем более в то время мы и ему подкидывали парку. Критиковали нещадно. Вообще, по закону о СМИ, мы были вправе запрашивать информацию и получать ее. Но на мой запрос в интерпол никто не ответил. Вот я и попросил Наумова выполнить закон. Я ушел, так и не получив ответа. И чуть погодя мне вдруг позвонили из интерпола: «Зайдите». Зашел. И получил подтверждение, что человек действительно разыскивается. Я счастливым прибежал в суд. Мол, вот, ребята, доказательства, сворачиваемся. Судья взял бумагу с хмурым лицом... На следующий день он задал мне вопрос: «И все-таки, вот пять замов министра финансов. Который из них разыскивается?» Все. Больше вопросов к суду у меня не возникло. Итого: 40 тысяч взыскать с «Прессбола», десять – с Бережкова. Тогда десять тысяч долларов равнялись ста моим зарплатам. Жуткая эпопея. Честно, до сих пор не знаю, выплатил ли я те деньги. Их очень долго изымали из моей зарплаты. А «Прессбол» вынужден был сразу рассчитаться, чтобы избежать закрытия. Вот после таких историй и пошла мода подавать в суд. Да, когда-то я ходил в суд, как на работу… А «жирные коты» – это высосанная из пальца история. В «Спортивной панораме», о которой мы говорим, работает бывший сотрудник «Прессбола» Руслан Васильев. Почему вы расстались? – Могу ошибаться, но, кажется, это 1997-й или 1998-й. Тогда газета находилась в состоянии войны, на грани выживания. Против нас в суде выступал глава федерации футбола Григорий Федоров. И у Федорова в органах госуправления имелось много союзников. Все они не любили «Прессбол». В общем, было много людей, которые хотели нас уничтожить. Очень много. И они хорошенько засучили рукава. Ходила молва, что «Прессболу» остались считанные дни. Всё – вам крышка. В суд обратились по поводу моих статей и статей Сергея Новикова. Статья Новикова, как сейчас помню, называлась «Сто дней имитатора». Текст по поводу стартового этапа работы тогда еще нового председателя БФФ Григория Константиновича Федорова. Министра авиации. Мы отчаянно боролись в суде. И вдруг в один из моментов в коллективе обнаружилась внутренняя зараза. Я говорил об этом чуть выше. «Внешние воздействия и нападки делают нас сильнее. Но если внутри редакции заводится какой-то червяк, ей крышка». И вот обнаружилась компания, участники которой тихо в коридорах начали договариваться даже не о том, чтобы свалить, а о том, чтобы еще и выступить в суде против нашей с Новиковым позиции. Плюс ко всему тогда в «Прессболе» работал так называемый директор. Нам казалось, что газете не хватает папика. Такой папик нарисовался. Это уже после выяснилось, что человек в свое время обчистил Зыгмантовича, выступив в роли его полуагента, что затем он обчистил и нашу кассу. Но это все было потом. В общем, работая в «Прессболе», папик нашел союзников в группировке, в которой оказался Васильев. Стал спонсоревичем, способным обогатить нуждающихся. Заодно папик объединился с провластной компашкой Федорова и прочих чиновников. Федоров, папик и министерство спорта создали так называемый консорциум двух газет. «Футбола Беларуси» и «Спортивной панорамы». И туда на видные роли позвали некоторых людей из нашей редакции. В том числе и Руслана Васильева. Если человек просто уходит из «Прессбола» – это нормально. Практически со всеми ребятами, которые покинули газету, мы до сих пор общаемся. Не общаемся только теми людьми, которые ушли в период обозначенной войны. Ведь после расставания мы увидели своих бывших сотрудников в суде. Они стали рассказывать о кухне «Прессбола», выступая, естественно, на стороне истцов. Не только я, но и все работники газеты восприняли это не иначе как предательство. Легенда гласит, что людей просто выгнали за пьянку, что их увидел и сдал Сергей Новиков. – Нет. Нет, конечно. Новиков сдал Васильева? Новиков в жизни никого не сдавал. Даже стеклотару. Новиков – это кремень. Что касается пьянок, то сегодня «Прессбол» – абсолютно трезвая организация. В 90-х же да – мы бухали напропалую. Свой еженедельник фактически выпускали за два дня. Точнее за день и ночь. А если быть еще точнее, то за ночь. Во все остальные дни мы хорошо бухали. Готовились. Творчески. Качественного спиртного было мало. Так что самой крутой была командировка в Лиду. Туда записывались очереди. Ребята ехали с канистрами и привозили лидское пиво, а потом активно поглощали это пиво прямо в стенах редакции. Из крайности в крайность. Затем у нас наступил сухой закон, о чем я не жалею. Легенда, о которой ты говоришь, не существенна в качестве повода для расставания с группой работников. Потому как я даже не помню, бухали мы в то время или нет. Может, уже наступил сухой закон. А до того да – были приводы в милицию, были скандалы. Однажды мы даже номер потеряли. Человек повез кальки в типографию, с которых распечатывалась газета, и не доехал. По пьяни, естественно. Потом долго искали человека и газету – нашли. Все-таки выпустили номер. Как вы себя поведете, если пересечетесь с Васильевым? – Нормально. Спокойно. Прошли годы. Мы поздороваемся. Руки пожмем. А если встретитесь с Шанталосовым? – С Шанталосовым все будет по-другому… Не знаю, я не готов к твоему вопросу. Не могу предсказать свою реакцию, если увижу Шанталосова. Но мы точно не будет пожимать друг другу руки.

Глыба, прихват, в тело

В 1997-м «Прессбол» назвал человеком года Александра Лукашенко. Говорят, чтобы прогнуться. – Да ну. Бред. Бред. И вообще идея признать Лукашенко человеком родилась не у руководителей редакции. Она пришла в голову Борису Рафаиловичу Тасману. Тасман озвучил ее и обосновал. И от его аргументации все открыли рты и поняли, что всё – другой кандидатуры нет. Тасман говорил о построении множества баз и огромнейших инвестициях в спорт. Тогда государство действительно начало масштабную спортивную стройку, что заслуживало похвалы. Слушайте, а стремно играть с президентом в хоккей? – Интересно. Очень интересно. Лукашенко – это эпоха. Лукашенко – это видный государственный деятель. Лукашенко – это интереснейшая личность, глыба, мимо которой нельзя пройти. Не знаю человека, который может быть равнодушен по отношению к Александру Григорьевичу Лукашенко. Возможность сыграть с ним в хоккей дает поразительные впечатления и опыт. Плюс, не стану скрывать, тешит самолюбие. Перед матчем, в котором участвует президент, других его участников как-то инструктируют, типа поаккуратнее? – Есть любительский хоккей. Есть профессиональный хоккей. Это две большие разницы. Профессионалы, к которым я себя гордо причисляю, не станут втыкаться в любителя во время товарищеского матча. Любитель же – да, может въехать в тебя на полном ходу и нанести травму. И ты прекрасно это понимаешь. То есть непрофессионал нанесет кому-то травму не по желанию, а по неумению уворачиваться и играть в тело. В конце концов, любитель может упасть и, приземляясь на лед, неподконтрольно махнуть клюшкой так, что разнесет в кровь тебе все лицо. В общем, с непрофессионалами нужно быть очень осторожным. При этом скажу, что играл с Лукашенко как с любителем. Плюс его мастерство стало гораздо выше. Теперь навык, конечно, совершенно другой. Когда вы последний раз выходили на лед? – Недавно. Буквально на прошлой неделе. В свое время мне пришлось перенести очень серьезную операцию. Мне практически переделали ногу. Немецкие врачи распилили берцовую кость и провели три операции. Очень сложный процесс. Потому как я не то, что ходить не мог, спать без жуткой боли не получалось. Сейчас же могу даже кататься. В этом плане все нормально. А что до какого-то там инструктажа перед матчами с Лукашенко, то у тебя даже на подсознании не возникнет мысли идти в контакт. Профессионал знает другие способы, которые могут помочь обыграть оппонента, и может ими пользоваться. Я ни разу не слышал, чтобы кто-то начинал нас инструктировать. Все всё сами понимали, относясь с уважением к сопернику на льду. Вообще же о хоккее с Лукашенко я слышал много мифов. Очень много. Самый смешной – будто нельзя перехватывать передачи, которые идут президенту. Все как будто должны расступаться, пропуская шайбу, которая направлена Лукашенко. Не было такого. Еще один миф – будто у команды президента нельзя выигрывать. Я в своей жизни видел много разных хоккеев. В том числе и бобруйский. Все шутили, что перед матчем с участие «Шинника» судья опускал два пальца в воду и выставлял их на мороз, пока не заиндевеют. А после катался с такой распальцовкой по площадке и удалял соперников Бобруйска на две минуты. Тогда время матчей отсчитывалось по шахматным часам. Ребята юморили, мол, пока Бобруйск не выиграет, ладонь не опустится на кнопку. В общем, я поиграл в разный хоккей. Видел много подходов и прихватов. Но миф о том, что нельзя обыгрывать команду Лукашенко, несправедливый. Правда состоит в том, что Лукашенко очень трудно обыграть. У него хорошие партнеры. Иди и попробуй их победить. Хоккейный разговор с Лукашенко, который запомнился вам больше всего? – Во время матча мы сидели на скамейке запасных. Лукашенко обратился ко мне: «Ты еще не знаешь?» – «Что?» – «Что ж ты за журналист, что ни хрена еще не знаешь. Столько людей потопили». Тогда я не мог понять, к чему это. Оказалось, примерно в то время на дно легла подлодка «Курск». Все узнали о трагедии только через два дня. Я – тоже. Потом сопоставил факты и понял, что Лукашенко рассказывал мне именно о «Курске». Не прямо, косвенно. И последнее. Вы кажетесь всем энергетическим вампиром, человеком, которому по кайфу противопоставлять себя толпе. – Я никогда не был энергетическим вампиром, который пытается заряжаться от противопоставления, войны и прочей негативной реакции. Война забирает слишком много энергии. Я плохо чувствую себя в войне. Конечно, во время открытого конфликта мобилизуются все силы, и ты становишься мощнее. Но после наступает тяжелая моральная ситуация. Ничего не проходит бесследно. «Динамо» недавно проиграло пять раз кряду. Глотаешь одно поражение, потом второе… Мы встретились с сыном после, и он сказал мне: «Папа, ты вообще белый, седой просто. Месяц назад тебя видел, ты был другим. Ты какой-то неживой». В какой-то момент становится ясно, что проходит жизнь. Конечно, после этого сложно читать в сети, какой ты бездарный, какой ты словоблуд, как ты подсидел кого-то. Это не дает сил. И нет таких людей, которым негатив обеспечивал бы пользу. Негатив, направленный на тебя, заставляет вытянуть средний палец, мобилизоваться и постараться доказать свою силу. Другого выхода просто нет. Но ресурс организма не беспределен. Господь не дает энергию в неограниченном количестве. Если ты расходовал свой лимит за 30 лет, это твои проблемы. Мне кажется, сейчас я живу очень ускоренной жизнью. И когда-нибудь это закончится. В общем, я не люблю воевать. Я вынужден. Но все мои войны были оборонительными. По своей натуре я ничуть не агрессор. В профессии – да. Профессиональные обязанности заставляли делать выпады, которые полностью соответствовали моему представлении о журналистике. Допустим, врач причиняет боль, имея другую конечную цель. Журналисты – тоже санитары леса. Я был вынужден делать свою грязную работу. Но все равно к этой работе отношусь с уважением. Gazetaby.com

К списку новостей

Последние новости других рубрик
Регистрация

Динамо-Минск
У вас уже есть аккаунт? Войти
Авторизация
Восстановление пароля
Впервые на нашем сайте?Пройти регистрацию